Читаем без скачивания Медные монеты даруют миру покой [огрызок, 93 главы из ???] - Mu Su Li
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В таком состоянии он был будто призрак, но не призрак, будто дух, но не дух, будто связан обязательством, но не связан[282]; никто не мог увидеть его, даже выдающиеся даосы и люди с глазами инь-ян[283] не были исключением.
Поэтому людям снаружи казалось, что пустующий сотню лет храм Дацзэ каждый год обнаруживает вдруг свет фонарей. От страха никто вокруг не осмеливался приблизиться, и так и возникло название «храм с призраками».
Сегодня был двадцать седьмой день двенадцатого месяца, то потрясающее душу сражение у подножия горы Цзянсун, казалось, произошло только вчера, но в действительности минуло уже больше половины месяца.
Хаос под горой был давно сглажен людьми, снегопад вблизи конца года полностью скрыл оставшиеся следы, и давно уже возвратился покой.
После наступления ночи в изначально сплошь непроглядно чёрном заброшенном храме вдруг загорелось несколько огоньков фонарей, если подсчитать внимательно — аккурат шесть.
— Призрачные огни, призрачные огни зажглись вновь, шисюн, — далеко-далеко в маленьком храме, отделённом несколькими горными пиками, юный монах, опираясь грудью на окно и высунув голову в сторону горы Сунцзян, вглядывался вдаль и вместе с тем заложил руку за спину позвать старшего соученика, чтобы тот тоже пришёл посмотреть.
Эти призрачные огни возникали иногда рано, иногда поздно, и увидеть их собственными глазами удавалось редко. Юный монах прожил в этом храме немногим больше десяти лет и сейчас увидел только во второй раз.
Однако несмотря на странные слухи, если наблюдать своими глазами, страха, напротив, не было вовсе. Огоньки фонарей — светло-жёлтые и тёплые — не только не пугали и не приводили сердце в смятение, но и, наоборот, умиротворяли и успокаивали душу.
И на самом деле в настоящем храме Дацзэ тоже не было ни полкапли мрачной призрачной атмосферы.
Перед шестью фонарями мира[284], что «зажигались сами по себе», в действительности стоял буддийский монах в белом и аккуратно приподнимал фитили этих шести фонарей — просто никто больше не мог увидеть его, и только; кроме единственного, кто был в одинаковом с ним положении.
Монах, поправляющий фитиль, был не кто-то посторонний, а именно что вступивший тогда в храм в одиночку юноша с южных окраин, впоследствии первый гоши, настоящий Тундэн.
Человек же, находившийся с ним в одинаковом положении и способный видеть его, сейчас тоже пребывал в этом покинутом храме, тоже в белых конопляных монашеских одеждах, казался как будто призраком, но не призраком, будто бы духом, но не духом; с совершенно бескровным лицом он сидел, скрестив ноги и выпрямив спину, на круглом молитвенном коврике в углу помещения, глаза его — слегка прикрыты, словно он спокойно отдыхает, набираясь сил.
И даже такой облик — ни призрак, ни человек — всё равно не мог подавить превосходящую красоту в его чертах и чувство холода, как от не тающих никогда снегов.
То был Сюаньминь.
Тундэн закончил поправлять фитили, со спокойным выражением встал перед шестью фонарями мира и сложил руки в молитвенном жесте, выполнив буддийскую церемонию. Затем — взмахнул рукавами, обернувшись, подошёл к Сюаньминю и в свете масляных фонарей в комнате посмотрел на положенную на колено левую руку Сюаньминя.
На указательном пальце левой руки, в промежутке между пальцами, покоилась маленькая, что остриё иглы, кровяная родинка; она ощущалась чуточку выпуклой и могла составить пару той, что у Сюэ Сяня на ключице.
— Родинка проявилась, — Тундэн отвёл взгляд и снова несколько раздражённо окинул Сюаньминя взором, произнёс не холодно и не тепло: — Вот ведь замечательно, в таком положении ты ещё сумел вспомнить об эдаком трюке. Вытряхнуть пауков, пока укусит тебя, потом пока укусит его — это заняло промежуток по меньшей мере на фразу. Имея это время, лучше бы поборолся ещё, может, смог бы сказать ему пару последних слов.
Сюаньминь по-прежнему держал глаза закрытыми, в губах — ни намёка на движение. И неизвестно, не слышал ли он его слов вовсе или же не желал отзываться ему.
— Этот паук пусть и не сравнится в ядовитости с Пауком единой жизни, но тоже неприятен, тебе так в удовольствие быть укушенным? — Тундэн, видя, что он не разговаривает, снова принялся говорить прохладно.
Сюаньминь помолчал немного и наконец, всё так же сохраняя позу с закрытыми глазами, заговорил без всяких эмоций в лице:
— Так или иначе, обоих пауков взрастил ты.
Подразумевается: у тебя хватает наглости велеть другим, чтобы не оказались укушены?
После того как смертная оболочка его лишилась дыхания жизни, Сюаньминь вновь обрёл сознание именно внутри этого заброшенного храма Дацзэ. Тело его сформировалось приблизительно два-три дня назад и вот только вчера ночью стабилизировалось. Эти два дня ему непросто было раскрыть глаза, говорить он тоже не мог, только слышал, как некто рядом разговаривает, словно вспоминая о прошлом.
Послушав немного урывками, он понял, что человек этот — именно первый гоши Тундэн, кто также являлся его наставником в прошлой жизни. И те два вида пауков в Пещере сотни насекомых оба вышли из-под его рук.
Сюаньминь некогда уже испытал на себе, каков Паук единой жизни. Много лет назад, когда он ещё не покинул двор Тяньцзи полностью, чтобы жить уединённо в бамбуковом домике, он уже обнаружил, что в продолжительности жизни Цзухуна возникли перемены. Пусть даже Цзухун, находясь во дворе Тяньцзи, не снимал маски, но по тому, как изменились мелкие морщины на его шее, Сюаньминь всё равно заметил, что он вновь стал молодым.
На самом деле тогда в душе он смутно предполагал, что такое изменение, вероятно, связано с ним самим, потому что Цзухун в то время всегда говорил несколько с сокрытым смыслом, как будто выражал к нему определённого рода долг и, казалось, неотступно держал в уме благодарность.
Только тогда он всё ещё хранил в памяти доброту учителя и пускай и раскрыл что-то, совсем не придал значения.
Многим позже, когда он действительно разведал о деле «Паука единой жизни», Цзухун в ненасытной жадности вытащил драконьи кости, и после он утратил память. Дошло до того, что дело с «Цзухун привил ему Паука единой жизни» неоднократно откладывалось и в конечном счёте затянулось так, что лишь перед смертью разрешилось по-настоящему.
Если вспоминать об этом теперь, Сюаньминь всегда был исключительно осмотрительным, случаев, что дали бы постороннему найти лазейку, было очень и очень мало, только лишь один…
То была осень за год до того,
